В журнале "Смена" в перестроечную пору как-то был напечатан рассказ с гениальным названием, которого я целиком не помню, но "(Что-то там), или Почему верховный тамбурмажор так не любил Индию". (Не гуглится, сволочь . Update: аберрация памяти.) А тут вот — спасибо за ссылку — история о том, почему Профессор Джон Рональд Ройл Толкин так не любил "Дюну".

Прям вот, пишут, ненавидел. Что несколько высосано из пальца все-таки. В неопубликованном письме от 12 марта 1966 года Толкин писал респонденту: Невозможно пишущему автору непредвзято смотреть на другого автора, пишущего примерно о том же самом. По крайней мере, для меня это так. На деле я невзлюбил "Дюну" с некоторой даже страстью, и в таком несчастливом случае самое лучшее и самое честное для другого автора — помолчать и отказаться от комментариев. (It is impossible for an author still writing to be fair to another author working along the same lines. At least I find it so. In fact I dislike Dune with some intensity, and in that unfortunate case it is much the best and fairest to another author to keep silent and refuse to comment.)

Отчего Толкин невзлюбил "Дюну" — до нас не дошло, а что до нас дошло — что Толкин всерьез считал "Дюну" ровней "Властелину Колец" по меньшей мере в каких-то важных для Толкина аспектах, along the same lines, так сказать. Причин нелюбви могло быть немало; как понимал, судя по письму, сам Толкин, тот факт, что вещь написана along the same lines, может эту нелюбовь усугубить. With intensity мы не любим только то, что нас сильно задевает, остальное нам просто безразлично.

(Пара кстатических замечаний. (1) Мало ли кто кого любит или не любит; зависит же от понимания, а оно разнится и далеко от идеала у лучших из нас. Из переписки Рэя Брэдбери я узнал, например, что он не любил Толкина, зато тащился от Джеймса Бонда. Попробуйте увязать это с творчеством Рэя. Ну или: Борис Гребенщиков очень, очень не любит Роджера Уотерса. (2) Не все авторы ревнивы насчет along the same lines. Я тут вспомнил, что Майкл Муркок говорил где-то о своих впечатлениях от Against the Day Томаса Пинчона — "я писал о том же самом много лет", имея в виду тетралогию о полковнике Пьяте, — что не помешало Муркоку написать восторженный отзыв о пинчоновском кирпиче в Daily Telegraph.)

Так что мы не знаем, почему Толкин ополчился на Герберта в принципе, но у Скотта Молдина по ссылке есть своя версия. И я хочу с ней поспорить, она меня задевает with intensity. А именно, Молдин пишет, что Толкин и Герберт являли собой два противостоящих философских направления с точки зрения этики: Толкин — представитель деонтологии, требующей оценивать действие с точки зрения соответствия его каким-либо образом заданным правилам морально-этической оценки действий, а Герберт — консеквенциалист, то есть он (по Молдину) считает, что действие надо оценивать по его последствиям.

Иначе говоря, Толкин (по Молдину) уверен, что нельзя творить даже мелкое зло во имя великого добра, а Герберт (по Молдину) считает, что очень даже можно.

Меня очень сильно коробит уже это прокрустово ложе, потому что я это вижу совершенно не так. У Толкина Гэндальф говорит о жалости и о том, что нельзя too eager to deal out death in judgment — не спеши осуждать на смерть (это цитирует Молдин). Но Гэндальф — не толстовец ни разу, он совсем не против убивать врагов в бою, например. Жалость надо проявлять, когда есть реальный выбор между жалостью и не-жалостью. Потому что, продолжает Гэндальф, even the very wise cannot see all ends — даже очень мудрые не видят, что к чему приведет.

Но это, извините, квинтэссенция "Дюны". В принципе. И "Дюна", и "Властелин Колец" на одном уровне — о том, что даже мудрейшие и хитрейшие не видят, что к чему приведет, но есть в мире некоторая сила, которая, если следовать заповеди необходимой жалости, милосердия и любви, приведет всё куда надо путем наименьшего возможного зла.

Молдин со всей очевидностью не понял романа Герберта, раз он пишет, что в мире "Дюны" религия — мощный инструмент контроля и манипуляции, используемый институциями вроде Бене Джессерит для достижения политических и социальных результатов, — в самом деле, центральное пророчество (о пришествии Лисан аль-Гаиба) первой книги — это абсолютно искусственная уловка и политические махинации Бене Джессерит.

Да. Только вот леди Джессика из любви к герцогу родила не девочку, которая должна была родить мессию Бене Джессерит от Фейд-Рауты, а мальчика. И этот мальчик стал в предложенных условиях Мессией — но не Бене Джессерит. И для тех, кто этого что к чему приведет не вычитал из книги, Фрэнк Герберт специально написал приложение III, "Отчет о мотивах и целях Бене Джессерит". Это де-факто и есть конец текста — после него идет словарь, — и там трижды проговаривается одна и та же мысль, чтобы уже дошло, и вот последний вариант этой мысли:

В свете фактов можно прийти к неизбежному заключению: неэффективное поведение Бене Джессерит в этом деле — результат действия на более высоком плане бытия, о котором они не имели ни малейшего понятия!

Кольцо попадает к Голлуму, чтобы запустилась цепочка событий, которая приведет Фродо к Ородруину — и именно Голлум, которого герои раз за разом щадят, в момент, когда Кольцо перехитрило вообще всех, включая Фродо, его — сам того явно не желая — уничтожает. Так действует более высокий план бытия. Но чтобы высший план сработал, надо щадить Голлумов.

В "Дюне" есть некоторое отражение этой ситуации, кстати, мимо которого обычно проходят. Но ведь ровно за этим там нужен прекрасный граф Хасимир Фенринг. Простите, я процитирую оригинал тут сначала:

I could kill him, Fenring thought—and he knew this for a truth. <...> Paul, aware of some of this from the way the time nexus boiled, understood at last why he had never seen Fenring along the webs of prescience. Fenring was one of the might-have-beens, an almost-Kwisatz Haderach, crippled by a flaw in the genetic pattern—a eunuch, his talent concentrated into furtiveness and inner seclusion. A deep compassion for the Count flowed through Paul, the first sense of brotherhood he’d ever experienced.

Fenring, reading Paul’s emotion, said, “Majesty, I must refuse.”

Граф Фенринг может легко убить Пола и положить всей истории Мессии конец. Но Пол в этот момент испытывает к графу, который — генетический евнух и почти Квисац Хадерах, жертва манипуляций Бене Джессерит, — глубокое сострадание, первое ощущение братства в своей жизни. И Фенринг, читая эмоцию Пола, просто вот берет и отказывается его убивать.

Жалость? Да, жалость как раз и остановила Бильбо. И еще — милосердие: нельзя убивать без нужды. Награда не заставила себя ждать. Кольцо не справилось с ним лишь потому, что, забрав его, Бильбо начал с жалости.

Что до Золотой тропы, на которую вследствие цепочки событий, диктуемых более высоким планом бытия, Скотт Молдин пишет, мол, вот он, консеквенциализм — чтобы не допустить уничтожения человечества, Муад’Диб устраивает джихад с миллиардами жертв, а Лето II держит человечество в тюрьме духа тысячи лет. Но это такое странное рассуждение, не учитывающее альтернативы — если бы продолжалась Империя, очень может быть, всё было бы куда хуже (тут мы вынуждены верить автору на слово, но если для высшего плана бытия описанная в цикле "Дюны" история приемлема, значит, и правда любая альтернатива была бы хуже). Кроме того, всё то же самое можно применить свободно к "Властелину Колец". Чтобы уничтожить Кольцо, что же, надо положить такую кучу народа — начиная с Битвы пяти армий по крайней мере, а то и с куда более ранних времен?..

Нет, это не так работает у Толкина — и это не так работает у Герберта. Если говорить о конкретных людях и иных существах, они обязаны соблюдать принцип необходимых жалости, милосердия и любви. Если говорить о высшем плане бытия — он (ну назовем его словом "Бог", что ли, какая разница) вынужден иметь дело с суммой зла во всех нас, и обвинять его в том, что мы проходим за счет этой суммы зла через войны и холокосты, странно.

И я бы заключил, что Толкин и Герберт написали книги в рамках не деонтологии и консеквенциализма, а христианского понимания истории. Находятся же люди, твердящие, что Иисус отвечает за всю ту кровь, которая пролилась вследствие возникновения христианства. Я думаю, шесть романов Герберта тут — прямой ответ на такую трактовку моральной истории, а трилогия Толкина — косвенный.

И еще я думаю, что Толкину не понравилась эстетика Герберта. Только и всего. Потому что в главном "Дюна" — о том же самом, along the same, same lines.